MIA
- главная
страница | Глав.
стр.
Иноязычной
секции | Глав.
стр. Русской
секции | Радекский архив
Оригинал
находится на
странице http://www.magister.msk.ru
Последнее
обновление
Октябрь 2010г.
Победоносная Октябрьская революция встретилась сразу же с глазу на глаз с заклятым своим врагом - с германским империализмом, закованным и вооруженным с ног до головы. Монархия Гогенцоллернов, враг даже обыкновенной буржуазной демократии, принуждена была вступить в переговоры с молодой не окрепшей еще рабочей Республикой, ибо Советская Республика, порвавшая связь с Антантой, означала окончание войны на Востоке. И как бы германский империализм ни ненавидел победоносную революцию, - в тяжелом своем экономическом положении он принужден был итти на компромисс с нею, итти, скрепя сердце. В то время, когда Гогенцоллернские и Габсбургские дипломаты, господа Кюльман и Чернин, пытались ласкать зверя, говорить с ним в тоне, который в наивных мог вызвать впечатление, что они идут на сделку с революцией, генерал Гоффман, действительный представитель империалистской Германии, грозил победившему русскому пролетариату вооруженной рукой. Своей дышащей ненавистью речью против пролетарской диктатуры он выражал истинное отношение империалистской Германии к Советской России. Но и гладкие речи Чернина и Кюльмана были не только дипломатическими фразами, - они были выражением рокового для германского империализма факта, что он вступил в сношения с Советской Россией со связанными руками. Он мог размахивать бронированным кулаком против нее, но он не мог его опустить, ибо для схватки на западе со своими империалистскими конкурентами ему нужна была передышка на востоке.
Мы вспоминаем этот факт, когда пытаемся подвести итоги Генуи и Гааги, потому, что этот факт - раскол в лагере империализма и связывание одного врага Советской России руками другого является основным фактом всей истории внешней политики Советской России. Он стоит у ее колыбели и он является одним из решающих моментов ее внешнего положения и сегодня. Из мемуаров генерала Людендорфа, из документов германского правительства о происшествиях перед германской капитуляцией явствует, что германский империализм до последних своих дней все еще надеялся, что он избавится от необходимости считаться с Советской Россией, что он сумеет дать простор своим классовым вожделениям, что ему удастся еще разгромить своего революционного врага. Людендорф подготовлял окружение Советской России: из Гельсингфорса должны были против нее двигаться полчища фон-дер-Гольца; из Киева должен был наступать на Москву Эйхгорн со Скоропадским; в Царицыне работали германские офицеры связи, подготовляя наступление Краснова; в Пскове находилась главная квартира вербовки русской Добровольческой армии. И даже в момент, когда история произнесла уже свой приговор смерти над германским империализмом, генерал Гоффман пытался убедить германское правительство, что ему удастся с теми силами, которые имелись на восточном фронте, взять Москву и Петроград и принести союзникам к переговорам о мире сокрушение Советской России, как искупление за все вины германского империализма и как возможность компенсации его потерь на западе: за выдачу Бельгии, за отказ от колоний должны были союзники отдать Германии на разграбление Советскую Россию. План был невыполнимым не только потому, что занесенный с июля 1918 года над головой германского империализма меч фельдмаршала Фоша уже опустился для сокрушительного удара, не только потому, что передача России Германии в эксплоатацию означала бы восстановление в будущем германского империализма, но и потому, что нельзя было Антанте после четырех лет войны под знаменем сокрушения германского милитаризма сделать его проводником союзной "демократии" в России. Меч не рассуждает, и капиталу безразлично, кто очищает ему путь, но массы, в руки которых капитал вложил меч империалистской войны, думают, и нельзя вырвать из их головы мыслей.
Германский империализм был сокрушен и его место занял победоносный французский и англо-саксонский империализм. С глубокой тревогой смотрел победоносный империализм союзников на Советскую Россию. Лучше, чем что-нибудь, выражает эту тревогу меморандум Ллойд-Джорджа от 25-го марта 1919 года, врученный Версальскому Совету Четырех, в котором он заявлял:
"Революция находится в своем начале. В России царствует неистовый террор. Вся Европа проникнута революционным духом. Существует не только недовольство, но ярость и гнев рабочего класса, направленные против условий его существования. Население всей Европы начинает сомневаться в закономерности современного социального, политического и экономического порядка. В некоторых странах, как в Германии и России, это брожение выливается в форму открытого восстания; в других странах, как Франция, Англия и Италия, недовольство проявляется в стачках, в нежелании работать, что свидетельствует о стремлении к социальным и политическим реформам, равно как к улучшению условий труда.
"Добрую часть этого недовольства надо признать здоровой. Мы никогда не добились бы длительного мира, если бы мы пытались вернуться к условиям, существовавшим в 1914 году. Опасно бросить европейские массы в об'ятия экстремистов, которые строят свои планы возрождения человечества на полном разрушении настоящего социального порядка. Они восторжествовали в России. Однако их господство было оплачено слишком высокой ценой. Погибли сотни тысяч людей. Железные дороги, города и все то, что было организованного в России, почти целиком разрушено. Но каким-то путем большевики ухитрились удержать свое влияние на массы русского народа и, что является еще более знаменательным, они сумели создать крупную, повидимому, хорошо дисциплинированную армию, которая в большей своей части готова перенести любые жертвы за свои идеалы. Через какой-нибудь год Россия, проникнутая энтузиазмом, обладая единственным войском в мире, борющимся за идеал, в который оно верит, может начать новую войну.
"Наибольшую опасность современного положения я усматриваю в возможности союза Германии с Россией. Германия может предоставить свои богатства, свой опыт, свои обширные организационные способности в распоряжение фанатиков-революционеров, мечтающих о завоевании мира большевизмом силою оружия. Эта опасность - не простая химера. Современное немецкое правительство слабо и не пользуется престижем; оно держится только потому, что вне его имеется лишь возможность захвата власти спартакистами, а для этого Германия еще не созрела. Однако спартакисты пользуются настоящим моментом с большим успехом, уверяя, что лишь они одни смогут вывести Германию из невыносимых условий, в которые ее поставила война. Они предлагают избавить Германию от всех ее долгов союзникам, а также своим имущим классам. Они предлагают ввести полный контроль над промышленностью и торговлей в Германии и обещают рай и обетованную землю. Правда, за это Германии придется дорого заплатить. Года два-три будет господствовать анархия, быть может, кровопролитие, однако, в конце концов, после этого хаоса земля и люди ведь не исчезнут, останется и большая часть домов, фабрик, улиц и железных дорог, и Германия освобожденная от иностранного насилия, начнет новую эру своей истории. Если в Германии власть будет захвачена спартакистами, она неизбежно соединит свою судьбу с судьбой Советской России. Если это произойдет, вся восточная Европа будет вовлечена в большевистскую революцию, и через год перед нами будет под командой немецких генералов и инструкторов многомиллионная красная армия, снабженная немецкими пушками и пулеметами и готовая к нападению на западную Европу"[1].
Так оценивали положение Ллойд-Джордж и Вильсон, и поэтому они требовали переговоров с Советской Россией с единственной целью разоружения ее (миссия Булита служила этой цели). Как во всех других вопросах Вильсон и Ллойд-Джордж должны были уступить пьяному победой французскому империализму, который надеялся сокрушить и Советскую армию. Они должны были уступить, ибо стоящие за ними общественные круги, крупная буржуазия решили расправиться с революцией, а не делать ей уступки. Союзники признали Колчака, как верховного правителя России и взяли на себя исполнение программы генерала Людендорфа и генерала Гоффмана. Но они не были в состоянии исполнить своего решения. - Причин их банкротства много. В основном они сводятся к двум: первую причину надо искать в послевоенном отношении пролетариата к буржуазии; вторую - во взаимном недоверии русских и окраинных белых, третью - в конкуренции союзников, которая начинается с момента их победы над Германией.
Мировой пролетариат, ослабленный войной, развращенный политикой реформистов, не был в состоянии поднять знамя революции против буржуазии. Но буржуазия не была в состоянии принудить его воевать против Советской России; союзники оказались не в состоянии послать свои войска против Красной армии. Первая попытка сделать это окончилась восстанием во французском флоте. Союзники принуждены были ограничиться посылкой вооружения и денег белым. Но, делая это, они одновременно подрывали всякое доверие белых к себе. Франция, в смертельной тревоге перед возможностью будущего русско-немецкого союза, создала Белую Польшу. Англия, стремясь осуществить азиатские свои планы, во время отсутствия России захватила Константинополь - цель стремлений русских белых; навязала Персии договор, превращающий эту страну в вассала английского империализма. Мало того: чтобы подготовить свое будущее экономическое господство в России, она поддерживает прибалтийскую мелкую буржуазию в ее стремлениях к независимости, дабы сделать Ригу и Ревель на деле английскими гаванями. Это вызывает среди белых смущение и создает в них стремление опереться на германских белых, перекинуть мост к ним, дабы в будущем Белая Россия не была бы отдана на с'едение победоносным союзникам (поход Бермонта с фон-дер-Гольцом). Взаимное недоверие между русскими белыми и союзниками обостряется, когда союзники начинают вести борьбу между собой за гегемонию на континенте. Попытка Англии стать твердой ногой в Прибалтике вызывает у Франции стремление сделать из Польши исключительно французский плацдарм. Англия смотрит на Польшу враждебными глазами. В цитированном выше меморандуме Ллойд-Джордж говорит о Польше, как о стране, которая "во всей своей истории ни одного раза не доказала способности к действительному управлению собой". В то же самое время Балтийские Республики, поддерживаемые Англией, долго встречают вражеское отношение Франции. Единый фронт союзников против России опирается на очень слабый фундамент. Противоречия в лагере союзников ослабляют их борьбу с Советской Россией , суживают размах этой борьбы. И когда Советская Россия побеждает Колчака и Деникина, Англия отказывается от дальнейшей вооруженной борьбы.
Весь 1920 год до марта 1921 г., до заключения торгового договора между Англией и Советской Россией, является годом борьбы между тенденцией не сокрушения Советской России, а стремлением разоружения ее извнутри. Еще летом 1920 года Франция поддерживает Польшу в ее вооруженной борьбе против Советской России, признает Врангеля. Но уже после сокрушения Врангеля во время рижских переговоров Франция внутренне признает свое поражение в вооруженной борьбе против Советской России. Пуанкаре и Барту выступают публично за переговоры с Советской Россией. Переписка Бриана с английским правительством с ноября 1920 года до заключения англо-русского торгового договора является выражением нового факта, который с этого времени будет играть значительную роль в борьбе за отношение капиталистического мира к Советской России. Бриан признает необходимость мирных переговоров с Советской Россией и он хочет создать общий фронт союзников для этих переговоров. Но английское правительство оттягивает ответ на его предложение, чтобы наконец холодно ответить: мы торговый договор заключаем и если Франция хочет - она может к нему примкнуть. Английский капитализм пытается использовать тот факт, что он первый повернул на мирные рельсы, он хочет пожать плоды этого первенства. Ллойд-Джордж выступает публично, как ангел мира с Советской Россией, и проповедует всем народам мир с нею. Но английская дипломатия не только не делает ничего, чтобы облегчить Франции заключение мира с Сов. Россией, но, наоборот, английская дипломатия стремится к сепаратной частичной сделке с Россией. Приглашение Франции сесть в русском вопросе на английский корабль является попыткой унизить Францию и таким образом оттянуть момент франко-русской сделки. Английская игра увенчивается успехом, ибо ей помогает нерешительность французской политики, - политики полной противоречий, политики, не решающей сказать открыто французской буржуазии, что она проиграла вооруженную борьбу с Советской Россией.
Торговый договор с Англией, мирные договоры с Эстонией, Латвией, Финляндией, Польшей, торговые договоры с Германией, Норвегией, Швецией являются перемирием с Советской Россией, - не миром; они открывают путь для торговли с Россией за наличные, - торговли, которая, при размерах русского золотого запаса, не может быть значительной. Все эти договоры оставляют открытыми все вопросы, без решения которых невозможен более плодотворный и более продолжительный товарообмен между первым пролетарским государством и капиталистическим миром. Но 1921 г. выводит наружу новые факторы, действующие по направлению растущего понимания необходимости более основательной, более продолжительной сделки с Советской Россией. Первым этим фактором является хозяйственное и политическое положение Европы за три года после Версальского договора, вторым - новая экономическая политика Советской России.
Франко-английская конкуренция, которая с силой начала проявляться во время вооруженной борьбы союзников с Россией, разраслась в англо-французское соперничество во всем мире, которое угрожает привести Европу к новой войне. Обе державы, подписавшие Версальский мир, выступают по отношению к Германии не как один фронт, а в качестве потенциальных противников. Всякое мероприятие, предлагаемое Францией для принуждения Германии исполнить решения Версальского договора, находит противодействие со стороны Англии, ибо экономические последствия Версальского мира оказались убийственными для английской торговли и промышленности, в то время, как Франция, менее зависимая от международной торговли, эти последствия переносит более легко. Мало того: то, что кажется безумством французской политики - систематическое понижение курса германской марки насильственной политикой Франции, на деле является средством достижения более далеко идущих планов французского империализма. Экономический распад Германии дает возможность Франции отделить Прирейнскую область и втянуть в экономическую связь с Францией. Одновременно она открывает Франции возможность захвата Рурского бассейна и, таким образом, - положения основы для об'единения германского угля с французской рудой и создания базиса для экономического господства Франции на континенте. Если уничтожение покупательной силы Германии влечет за собой усиление безработицы в Англии, то выполнение дальнейших планов французского империализма создает опасность французской экономической и политической гегемонии на всем континенте, опасность создания в лице Франции конкурента в десять раз сильнее, чем была побежденная Германия. На Ближнем Востоке Франция всеми силами подрывает влияние английского империализма; она поддерживает возрождение Турции и, таким образом, угрожает уничтожить один из главных результатов войны для Англии - расчленение последнего независимого магометанского государства в Европе, и создание территориальной связи между Египтом и Индией. Созданием подводного флота Франция угрожает морской безопасности Англии, и так уже отказавшейся от владычества на море на Вашингтонской конференции. Англия принуждена стремиться к усилению России, как континентальной силы, враждебной Франции. Она хочет создать в России базу не только для экономического возрождения Германии, но и для политического и военного возрождения. Это положение толкает Англию на признание Советского правительства и заключение мира с Россией. Само собой понятно, что такая перемена английской политики не может б ыть результатом сразу принятого решения; Англия пытается предварительно сговориться с Францией по всем спорным пунктам, она пытается создать новую Антанту на основе учета новых условий и новых противоречий. В меморандуме, предложенном английским правительством французскому в Каннах 4-го января 1922 г.[2], Англия предлагает Франции полный пересмотр отношений обеих стран. Она предлагает ей на десять лет гарантии вооруженной защиты против реванша Германии; она предлагает ей сделку насчет заключения совместного мира с Советской Россией, при чем обе державы должны защищать интересы старых кредиторов России, как и пострадавших от революции иностранных капиталистов. Взамен этого она требует отказа от враждебной Англии политики на Ближнем Востоке, отказа от постройки подводных лодок, в которых Англия видит угрозу для себя, и умерения требований по отношению к Германии. Несмотря на то, что за свое согласие на эту программу правительство Бриана должно было поплатиться отставкой, Англия заставляет Францию явиться в Геную, где, по крайней мере, должен был быть решен вопрос об отношении к России.
Стимулом для попытки решения русского вопроса является, кроме названных выше моментов, новая экономическая политика. Новая экономическая политика в глазах Англии представляется в качестве отказа Советского правительства от всякого социалистического строительства. Мотивируя в парламенте англо-русский торговый договор, Ллойд-Джордж указывал на то, что революции рождаются от нужды и нищеты масс. Помочь Советской России выбраться из ее плачевного экономического положения - это означало бы окончить период революционных потрясений в России и открыть период перехода Советского правительства на рельсы капиталистического развития. В речи своей, от августа 1921 г., посвященной голоду в России, Ллойд-Джордж развивает картину проникновения России английским торговым капиталом, который должен ускорить возвращение России к нормальному капиталистическому хозяйству. Невозможность справиться с политической и экономической разрухой, вызванной последствиями войны, принудила союзников к попытке распутать узел на Генуэзской конференции. Посмотрим, готовы ли они были принести жертвы, необходимые для двойного компромисса: компромисса между собой и с Советской Россией, новым, революционным государством, оставшимся после первой волны международной революции, вызванной империалистической эпохой.
Генуэзская конференция была формально созвана для решения вопросов хозяйственного возрождения всей Европы. Она является звеном в цепи попыток торговой и промышленной мировой буржуазии задержать стремительный хозяйственный развал, ликвидировать наследство Версаля, как орудия победы военщины, не считающейся с требованиями хозяйственной жизни. Первым шагом на этом пути была Вашингтонская конференция, целью которой являлось создание компромисса на Дальнем Востоке, компромисса за счет японского империализма в пользу промышленной и торговой буржуазии Америки и Англии. В Вашингтоне компромисс не состоялся, но империалистические соперники дали друг другу передышку. Вторым этапом должна была быть Генуя. Но еще перед началом Генуэзской конференции общая цель была убита противоречиями, господствующими в лагере империалистов. Отсутствие Америки в Генуе означало, что если английский промышленный и торговый капитал, интересы которого отражает политика Ллойд-Джорджа, был намерен выдвинуть вопрос о пересмотре Версальского договора, если для облегчения уступок со стороны Франции, он хотел апеллировать к карману Америки, то Америка наотрез отказалась от этого. Она не хотела явиться в Геную, дабы не быть принужденной отказать в уничтожении долгов союзников по отношению к ней. С момента, когда выяснилось, что Америка не принимает участия в Генуэзской конференции, Франция накладывает свое вето на всякое рассмотрение вопроса о германских репарациях - центрального вопроса европейской капиталистической политики. Ибо всякое решение этого вопроса, при отсутствии американских уступок, означало, что цену возрождения германской буржуазии придется уплатить французской. Без финансовой помощи Америки и без права тронуть Версальский договор, Генуэзская конференция могла заняться на деле только русским вопросом. Все прочее, это - были бы разговоры о "коммерческой морали", чтобы употребить слова итальянского премьер-министра господина Факта. Не попытавшись согласовать своих интересов, не уничтожив громаднейшие противоречия в лагере капиталистического мира, европейский капитал взялся за попытку уничтожения противоречий между капиталистической Европой и Советской Россией.
Конференция была посвящена экономическому возрождению Европы. Она взялась за кусок этого вопроса, за вопрос хозяйственного сближения Советской России, за вопрос о хозяйственном возрождении громадной страны, которая перед войной поглощала с каждым годом все больше товаров и которая являлась все растущим источником сырья. Союзники явились на конференцию с так-называемым предварительным отчетом экспертов[3], которые собрались в конце марта в Лондоне для разработки предложений, долженствующих способствовать компромиссу между Советской Россией и капиталистическими державами. Правительства союзников заявили, при дальнейших переговорах с представителями Советской России в вилле "Альберти", что эти предложения экспертов не являются обязательными для союзных правительств, что они являются именно только предложениями экспертов, которые должны служить отправным пунктом для дискуссий. Но на деле, как показали переговоры в Генуе и Гааге, предложения экспертов являются фактической программой-максимум союзников. И поэтому очень интересно остановиться на этих предложениях, ибо они бросают наиболее яркий свет на то, как союзники представляли себе возрождение русского хозяйства.
Статья 1 главы 1 доклада экспертов устанавливает: "Российское Советское правительство должно будет принять на себя финансовые обязательства своих предшественников, т.-е. Российского императорского правительства и временного русского правительства, в отношении иностранных держав и их подданных".
Статья 2-я определяет: "Российское Советское правительство должно будет признать финансовые обязательства всех бывших поныне в России властей, как областных, так и местных, а также обязательства предприятий общественной пользы в России, как в отношении других держав, так и подданных, и гарантировать их выполнение".
Статья 3-я определяет: "Советское правительство должно будет обязаться принять на себя ответственность за все убытки материальные и непосредственные, независимо от того, проистекли они в связи с договором или нет, если эти убытки произошли от действий или упущений Советского или предшествовавших ему правительств, либо властей областных и местных или же агентов этих правительств или властей".
Таким образом экономическое возрождение России должно было начаться с признания долгов, возмещений за все причиненные иностранному капиталу революцией убытки. Что здесь дело не шло о признании только моральном, это следовало из дальнейших пунктов доклада экспертов, который, затребовав назначения комиссии русского долга, установил обязательство России начать платежи с 1927 года. Мало того, во втором приложении к этим требованиям предвиделось: "Определять, в случае надобности, те доходные статьи России, которые должны быть специально предназначены для обеспечения уплаты долга, как, напр., отчисления из некоторых налогов или сборов и обложений, падающих на предприятия в России. При случае иметь надзор, если комиссия признает это необходимым, за взиманием всех этих сумм или части их и принимать их в свое заведывание". Установление надзора над русскими финансами не было последним из притязаний союзников. Россия не только должна была обязаться уплачивать старые долги, она должна была восстановить иностранных капиталистов в их старой собственности.
7-й параграф второго приложения устанавливает: "Пред'явители претензий получат право требовать возвращения имущества, прав и интересов. Если имущество, права и интересы еще существуют и их принадлежность может быть установлена, они будут возвращены. Сумма вознаграждения за пользование ими и ущерб, нанесенный за время из'ятия их из владения собственника, поскольку не имеется соглашения между Советским правительством и заинтересованным лицом, будут определяться смешанными третейскими судами. Ежели имущество, права и интересы более не существуют или принадлежность их данному лицу не может быть доказана, или когда пред'явитель требований не желает возвращения, его требование может быть удовлетворено путем соглашения между ним и Советским правительством, либо путем назначения ему равноценных имуществ, прав и интересов с прибавлением вознаграждения по обоюдному соглашению, либо, когда таковое не состоялось, по решению смешанных третейских судов или путем иных мер, принятых по соглашению".
Восстанавливая иностранных капиталистов в их имуществе, накладывая на Советскую Россию обязательство уплаты всех долгов, союзникам оставалось еще только озаботиться о режиме капитуляции.
В приложении 3-м экспертов союзники предписывают Советскому правительству исполнение следующих "принципов правосудия": "1) независимость судебной власти от власти исполнительной; 2) гласный суд, отправляемый профессиональными судьями, независимыми и несменяемыми; 3) применение законов, предварительно опубликованных, равных для всех и не имеющих обратной силы. Эти законы должны обеспечивать иностранцам необходимые гарантии против произвольных арестов и нарушений, неприкосновенность жилища; 4) свободный доступ в суды иностранцам, которые не должны, как таковые, подвергаться никаким ограничениям; иностранцам предоставляется право быть представленными на суде адвокатами по собственному выбору; 5) судебная процедура, подлежащая применению в судах, должна облегчать правильное и быстрое отправление правосудия, должно быть обеспечено право на апелляцию и пересмотр дела; 6) договаривающиеся стороны будут иметь право предусматривать в договорах применение иностранного закона и суд обязан в таком случае применять этот закон". Все эти предложения экспертов означают или требования установления в России общих законов, соответствующих интересам иностранного капитала, или же открыто требуют применения иностранных законов в России.
Меморандум экспертов заслуживает глубочайшего внимания, ибо он является той программой, которую союзники хотят в России на деле осуществить и которую они осуществили бы в случае победы белых в России.
Перед тем, как перейти к борьбе, которую советская делегация повела против этих предложений, стоит в нескольких словах остановиться на ближайших экономических последствиях требований союзников, как они установлены ответным меморандумом Сов. делегации, ибо эти простейшие факты, установленные Сов. делегацией, показывают, как требования союзников противоречат не только интересам русского рабочего класса и крестьянства, но как они являются требованиями, противоречащими простейшим фактам, требованиям, которых абсолютно нельзя осуществить без полного закабаления России:
"В меморандуме не упоминается возможная цифра долгов России, вытекающая из всех обязательств по старым долгам и частным претензиям. Но, согласно подсчетам, делавшимся в иностранной экономической печати, сумма долгов по всем перечисленным в меморандуме категориям должна равняться, приблизительно, 18 1/2 миллиардов зол. рублей. За вычетом военных долгов получается сумма довоенных долгов и частных претензий, с процентами по 1-е декабря 1921 года, в цифре около 11 миллиардов, а с процентами по 1-е ноября 1927 года около 13 миллиардов. Если допустить на минуту, что Советское правительство согласилось бы платить по этим долгам полностью, и в положенный срок, то первый взнос с процентами и с погашением 1/25 долга потребовал бы суммы около 1,2 миллиарда. Царское правительство с огромным напряжением платежных сил населения в состоянии было на основе довоенной продукции в хозяйстве и довоенных размеров внешней торговли, имевшей превышение вывоза над ввозом, в последние 5 лет перед войной в среднем 366 миллионов в год, выплачивать процентов и погашения около 400 миллионов рублей в год. Чтобы иметь возможность выплачивать указанную сумму в 1,2 миллиарда в год, Россия должна не только достигнуть довоенной продукции к 1927 году, но и превысить таковую в 3 раза. Так как ежегодный чистый национальный доход России равнялся перед войной 101 руб. на душу населения, а в настоящее время составляет около 30 рублей на душу, т.-е. уменьшился более, чем в 3 раза, то меморандум экспертов молчаливо, повидимому, предполагает, что за 5 лет наш национальный доход должен возрасти в 9 раз. Насколько не осуществимо это предположение, видно из того, что национальный доход Англии, Франции, Германии и России на душу населения с 1894 по 1913 год возрос в среднем на 60%, или увеличивался на 3% ежегодно. Российская делегация вполне согласна с тем, что при советском режиме производительные силы России будут развиваться гораздо быстрее, чем они развивались в капиталистических странах Европы и - при царском режиме - в России до войны, и готова допустить, что этот доход будет увеличиваться в два раза быстрее. Но делегация, как это ни лестно было бы для Советской власти, считает все же неосновательным предположение, что рост ежегодного дохода на рост населения с 1922 года по 1927 год будет итти ровно в 60 раз быстрее в сравнении с довоенным ростом. Производство в России глубоко расстроено. Чистый годовой национальный доход страны упал с 12 миллиардов - до войны до 4 миллиардов - по самым оптимистическим подсчетам. Если национальный доход наш будет расти в два раза быстрее, чем до войны, и удвоится в 16 л., то стране нужно будет 25 лет, чтобы вернуться к уровню довоенной продукции. А так как в первую очередь и с максимальной аккуратностью страна должна будет платить и проценты и погашения по новым займам, которые помогут ей хозяйственно подняться, и эти платежи должны начаться гораздо раньше указанного выше срока, то для уплаты по другим обязательствам в России на сколько-нибудь предвидимый исторический срок, вообще, нет и не будет никаких рессурсов. Этот вывод могла бы подтвердить любая беспристрастная и научно добросовестная комиссия экспертов эконо мистов, которая имела бы возможность познакомиться с состоянием нашего народного хозяйства.
"Насколько чудовищно велики пред'являемые нам к уплате требования, видно из следующих данных: царское правительство платило ежегодно перед войной по своим долгам сумму, равную 3,3% всего государственного бюджета. Меморандум экспертов считает возможным требовать от России уплаты через 5 лет такой суммы, которая равна 20% всего возросшего на 30% национального дохода и около 80% всего теперешнего государственного бюджета России, при чем уплата должна производиться странам, ежегодный национальный доход которых на душу населения в 7-8 раз больше национального дохода России".
Само собой понятно, что эксперты союзников совершенно легко могли бы подвести тот же самый подсчет и что они наверное знали, что экономические требования союзников не исполнимы в той форме, в которой союзники их ставят. Но они выполнили эти требования, потому что требования эти в форме меморандума союзников маскировали настоящие цели союзной политики. Если Россия не в состоянии уплатить золотом или товарами сумм, требуемых союзным капиталом, то пусть она отдаст союзникам неразработанные богатства России, пусть она компенсирует их рудниками, угольными шахтами, залежами нефти, лесом, сдачей железных дорог. Чтобы придать своему разбойничьему плану характер "восстановления русского хозяйства", или, по крайней мере, характер "справедливых" требований "возмещений", союзники выдвинули невозможные требования уплаты долга, возмещения убытков, дабы Сов. Россия, заявив, что она не в состоянии нести эти тяжести, предложила возмещение их предоставлением громаднейших концессий иностранному капиталу. Смысл предложения союзников был ясен. Восстановление европейского капитала путем переложения значительной части тяжестей войны на Россию, как на страну побежденную.
Но Россия не явилась в Геную страной побежденной, и Советская делегация в переговорах, веденных за кулисами Генуэзской конференции в вилле "Альберти", выдвинула свою точку зрения. Она, во-первых, установила наши контр-требования возмещений за интервенцию, которая была войною союзников против Сов. России. Ллойд-Джордж пытался парировать этот удар, указывая на то, что во время английской революции Франция поддерживала английских роялистов, что во время Французской революции Питт поддерживал французских роялистов, но что все-таки ни Англия, ни Франция не требовали друг от друга возмещений за разрушения гражданской войны. Ллойд-Джордж, как ему это доказал в своем ответе Чичерин, не учел в своих аналогиях одного существенного факта. В то время, когда Карл I имел собственную роялистическую армию, в то время, когда французские роялисты стали во главе громадного Вандейского восстания, армии русских белых были созданы союзными правительствами. Союзные правительства признали Колчака и Деникина. Армия Колчака была подчинена, как это явствует из документов, захваченных у Колчака, французскому командованию генерала Жанетта. Белые армии были таким образом армиями союзников. Но совершенно независимо от тех или других исторических аналогий и прецедентов при оценке союзных требований уплаты долгов и возмещений, решающим фактором являются последствия этих требований. Последствием этого было бы закабаление целого поколения русского населения, отдача в руки союзников богатств России, установление в России колониального режима. Если Ллойд-Джордж возражал против какого бы то ни было признания обязательства союзников возмещать убытки России или даже компенсировать убытки иностранных капиталистов убытками, понесенными Россией благодаря интервенции союзников, то это означало бы ни больше, ни меньше, чем требование, чтобы Россия, победившая белые армии союзников, признала себя побежденной и взяла на себя роль союзной колонии. Этого факта нельзя устранить никакими любезностями Ллойд-Джорджа и никакими плодами его остроумия, которых стольк о в протоколах переговоров в вилле "Альберти". Барту, представитель Пуанкаре, был вполне прав, когда установил, полемизируя с Чичериным, что и Англия и Франция выступают в данном деле заодно, что меморандум экспертов есть совместный меморандум, за который ответственны все союзные правительства.
После ответа Чичерина союзники требовали взаимного пересмотра позиций обеих сторон по пунктам отношений их к вопросу о частной собственности, как и к вопросу о возмещениях и долгах. Взгляды союзников, как их можно представить на основе протоколов дискуссий, сводились в окончательном счете к следующему. Не признавая за Россией права на возмещения за потери, причиненные ей интервенцией союзников, ибо, как заявлял Ллойд-Джордж, союзники признали бы этим себя побежденными, они готовы были, ввиду экономического положения России, списать неопределенную часть долга из своих требований, но они настаивали на признании предвоенных и военных долгов. Только Шанцер, итальянский министр иностранных дел, указывал на то, что военные долги будут требовать общего решения и что, когда наступит момент этого общего решения, т.-е. взаимного отказа союзников от взаимных обязательств, то тогда и вопрос о военном долге России может заново быть решенным. Что касается вопроса о восстановлении частной собственности иностранных капиталистов, то этот вопрос не подвинулся ни на шаг вперед, ибо, если англичане выдвинули формулу обязательной аренды всего имущества, принадлежавшего в прошлом иностранцам на срок 99 лет, то эта формула представляла собой только замаскированную формулу возвращения частной собственности. Обязывая Советское правительство вернуть всякому владельцу участка угольного или нефтяного его бывшую собственность или возмещение, союзники делали невозможными, как это правильно указал Красин, всякие мероприятия Советского правительства, имеющие целью улучшить хозяйство России. В нефтяной и угольной промышленности настолько переплетены хозяйственные комплексы, связанные между собой, что возврат к предвоенной капиталистической чресполосице означает задержку всякого технического прогресса, без которого Россия не в состоянии выйти из своего бедственного положения. Требования полного возмещения частных капиталистов в том случае, если им не может быть возвращено старое имущество или если Сов. Правительство будет считать необходимым, в интересах будущих своих хозяйственных мероприятий, не отдавать данного имущества, означало бы для Сов. правительства фактическую необходимость возвращения всего. От того, что этот возврат будет называться не реставрацией частной собственности иностранцев, а арендой на 99 лет, ничто не меняется. Что касается наглых требований режима капитуляции для иностранных капиталистов, то союзники были готовы отказаться от них только при условии, что Сов. Россия капитулирует, вообще, перед капиталистами и даст в общих законах, обязательных и для русских капиталистов, то, чего они в меморандуме добивались только для иностранных капиталистов.
Взамен за реставрацию имущества иностранных капиталистов, взамен за то, что Россия возьмет на себя громадное бремя долгов и возмещений, взамен за то, что будут установлены в России на деле капиталистические порядки, союзные державы обещали создать международный синдикат для эксплоатации России. О каких бы то ни было кредитах для Сов. правительства не было и речи. Речь шла только о кредитах для иностранных капиталистов, которые будут работать в России. Всякое указание на простейший факт, что без иностранных кредитов Сов. правительство не в состоянии продолжительное время ни улучшить транспорта, без которого невозможно скорое хозяйственное развитие России, ни восстановить денежную систему, со стороны союзников не получалось никакого ответа. Но их умолчание не выражало теоретической беспомощности. Ллойд-Джордж наверное понимает очень хорошо, что без железных дорог, телеграфов и твердой денежной системы нельзя вести торговлю и восстанавливать промышленность. Он не отвечал ничего по той простой причине, что его молчание представляло собой политическую программу, программу, состоящую в том, что, не получив кредитов для создания транспортных и финансовых условий развития промышленности, Сов. правительство было бы принуждено сдать в концессии жел. дороги, почту и телеграф, как и предоставить загранице право эмиссий в России. Программа, развиваемая в вилле "Альберти" и нашедшая позже выражение в союзном меморандуме от 2-го мая, являлась программой всего европейского капиталистического мира. Факт на-лицо, что с этой программой был согласен и Жаспар, представитель Бельгии, и Барту, представитель Франции. Если их правительства впоследствии отказались от подписания даже этой хищнической программы (еле-еле в нескольких пунктах, так, напр., в пункте о восстановлении частной собственности, кое-как замаскированной), то это явилось результатом борьбы противоречивых интересов, которая разыгралась вокруг Генуэзской конференции.
Отказавшись от попытки говорить с Россией языком ультиматумов, Франция является в Геную с той же хозяйственной программой по отношению к России, что и Англия. То, чем она отличается от Англии - это решительное настаивание на требовании, чтобы в Генуе не был выдвинут никакой другой вопрос, кроме русского. Французское правительство знает великолепно, что русская политика Ллойд-Джорджа является осколком его общей политики. Решившись внутренно на отмену политики интервенций по отношению к России, если Россия признает долги и пойдет в кабалу к союзникам, Франция уже не может согласиться в Генуе на переговоры о каких бы то ни было других вопросах европейской политики, по той простой причине, что, если в русском вопросе создан был уже в Лондоне единый фронт Франции и Англии, нашедший свое выражение в мартовском меморандуме экспертов, требования которого эвентуально можно было немножко завуалировать, но не отменить, то по вопросу о репарациях и об уменьшении вооружений не было никакого соглашения между Англией и Францией. Вашингтонская конференция оставила нерешенным даже вопрос о постройке Францией подводных лодок. Меморандум Ллойд-Джорджа в Каннах требовал отказа Франции от них. Но этот вопрос представляет для Франции предмет длиннейшего торга, который решится в зависимости от хода развития англо-французского конфликта. Вопрос о переменах в политике репараций неразрешим без перерешения вопроса о долгах Франции по отношению к Англии и Америке. Выступление Сов. делегации с предложением поставить в порядок дня вопрос об уменьшении вооружений, хотя и вызванное речью Бриана в Вашингтоне, в которой он указывал на Красную армию, как на одну из причин, по которой Франция не может разоружиться, представляло для Франции громадную опасность, ибо позволяло Англии поставить этот вопрос на конференции, без предварительного сговора с Францией и таким образом представить ее в качестве защитника вооружений. На острые столкновения между Барту и Чичериным на первом открытом заседании конференции, столкновения, которые позволили еще раз Ллойд-Джорджу выступить в качестве миротворца, не должны заслонять факта полного соглашения точки зрения Франции и Англии по русскому вопросу, как это выразилось и в заседаниях в вилле "Альберти", и в личной готовности Барту и Жаспара подписать меморандум, носящий в дальнейшем название меморандума 2 мая. Отказ Франции и Бельгии подписать этот меморандум послужил поводом для появления на генуэзской сцене нового фактора - Соед. Штатов Америки, или, конкретнее говоря, нефтяного вопроса.
Борьба между американским трестом "Штандарт-Ойль" и Англо-Голландским трестом "Шелл и Дечь", которая разыгралась за последние годы из-за вопроса об эксплоатации нефти в колониях, переданных Англии Версальским договором, на основе мандатов, как и в голландских колониях, - борьба, обостренная нефтяным договором между Англией и Францией в Сан-Ремо в 1920-м году, притупилась в переговорах представителей английского и американского трестов, которые велись перед Вашингтонской конференцией и во время ее. Как это признал английский представитель Джон Кедмен, в ряде интервью, как и в своей статье в 3-м номере приложения к "Манчестер Гардиен", посвященном вопросам восстановления европейского хозяйства между Штандарт Ойль, с одной стороны, и Шелл Дечь, с другой, достигнуто было предварительное соглашение о том, что англичане разрешат в своих колониях и мандатных областях Америки эксплоатировать нефть в количестве, равном половине английской эксплоатации, и, во всяком случае, не менее, чем это разрешат какой бы то ни было третьей стране. Этой третьей страной являлась по договору в Сан-Ремо Франция. Но, как это бывает в переговорах капиталистических трестов, прежде чем проведен в жизнь такой договор, он не считается осуществленным, т.-е. всякая сторона убеждена, что другая готова при изменившихся обстоятельствах не выполнить его. До момента слияния двух трестов никакое соглашение не уничтожает факта их конкуренции. Отсутствует ли договор между Шелл и Дечь, с одной стороны, и Штандарт Ойль, с другой, по вопросу о русской нефти или же американский трест не верил в исполнение этого договора английским, фактом остается, что американский трест смотрел с глубочайшим недоверием на конференцию в Генуе, боясь, что она может привести к соглашению "Шелл и Дечь" с Сов. правительством, которое исключило бы или очень затруднило бы работу "Штандарт Ойль" в России. Как замечает нефтяной английский орган "Ойль-Нюс", "Генуэзская конференция была замечательна числом засевших в окрестностях видных представителей нефтяных интересов, из которых каждый в отдельности и все вместе спешили заявить, что они отнюдь не приехали в эти края говорить с кем бы то ни было о нефти".
"Палаццо Дориа", в котором разместились агенты "Штандарт Ойль" сыграло в истории Генуэзской конференции более крупную роль, чем вилла "Альберти", в которой жил Ллойд-Джордж, или отель "Астория" - место помещения Барту. Когда 30-го распространено было известие о том, что Барту согласился с Ллойд-Джорджем на счет требований, которые должны быть пред'явлены России, представители "Штандарт Ойль", будучи убеждены, что Россия пойдет на требования, пред'явленные ей совместно Англией и Францией, забеспокоились. Причины их беспокойства были следующие.
Америка не находилась в сношениях с Советской Россией. Америка не принимала участия в Генуэзской конференции. Политика американского правительства по отношению к России определялась до этого времени тремя фактами. Американские фермеры, страдающие от сужения рынка сбыта в центральной Европе, боятся скорого возвращения русского хлеба на мировой рынок. Американские промышленные круги были до войны сравнительно мало заинтересованы в русской промышленности. Американские торговые круги были мало связаны с Россией. При общей осторожности американского капитала по отношению к инвестициям за границей, он пока что не решается на инвестицию в России, в стране революции. Вопрос об отношении к России является для него вопросом о конкуренции с Англией и с Японией. Если Англия и Франция решили бы заангажироваться в России в крупных размерах, тогда на это пришлось бы решиться и американскому капиталу. Но он бы это мог сделать не так скоро, ибо перемена фронта требует известной подготовки. Поэтому "Штандарт Ойль", который до этого времени, согласно вышеназванным причинам, не решался ни на какие окончательные шаги по отношению к русской нефти, несмотря на то, что скупал акции русских нефтяных обществ, находился бы в менее выгодных отношениях, чем "Шелл и Дечь". Уже этот простой факт был достаточен для его враждебного отношения к удаче Генуэзской конференции.
Но агенты "Штандарт Ойль" были убеждены, что за измененными формулами меморандума экспертов союзников скрывается большое коварство Ллойд-Джорджа. Если, так рассуждали они, союзники не требуют безусловного возвращения старого имущества иностранцам, а разрешают Сов. правительству в случае, если оно это будет считать необходимым, возместить иностранного капиталиста за национализацию вместо возвращения ему его старого имущества, то Сов. правительство может передать нефтяные участки, принадлежащие в прошлом одним капиталистическим группам, - другим, уплачивая пострадавшим возмещение. Этим путем "Шелл и Дечь" в состоянии собрать в своих руках большое количество нефтяных участков. Чтобы сделать это невозможным, "Штандарт Ойль" пустил известие о якобы уже состоявшемся соглашении между Сов. правительством и Шеллем на счет передачи англичанам чуть ли не монопольного владения русской нефтью. Этим "Штандарт Ойль" поднял на ноги французское и бельгийское правительства, ибо, не говоря уже о том, что вопрос о нефти является вопросом громадного значения для Франции, как для страны, обладающей крупным флотом, - если и возможна подобная махинация в вопросе о нефти, то она не исключена во всех других вопросах, касающихся французского и бельгийского имуществ. Уплата долгов является, даже при предоставлении концессий, вопросом будущего. Возвращение фабрик и заводов, возвращение рудников и нефтяных источников представляет предмет немедленной наживы, а во всяком случае дает возможность прибыльной игры на бирже. Все эти соображения имели решающее значение для того, чтобы Франция и Бельгия отказались подписать меморандум от 2 мая. Таким образом, если бы, даже, русское правительство согласилось на требования этого меморандума, на которые оно не может согласиться без того, чтобы не отречься от своего существа, то его капитуляция не дала бы ему не только никаких кредитов, но, даже, не дала бы ему сделки с капиталистической Европой. Она дала бы ему только сделку с Англией и ее вассалами. "Штандарт Ойль", а с ним и американское правительство - ибо "Штандарт Ойль" поддерживалось в своих махинациях американским посланником в Риме Чайльдом, - сыграло в Генуе роль собаки, рассевшейся на сене и не допускающей никого к нему. Генуэзская конференция кончилась тем, что все выдвинутые ею вопросы, были переданы Комиссии экспертов в Гааге. Таким образом, с одной стороны, нефтевики и союзники выиграли время для переговоров между собой, а, с другой стороны, они были убеждены, что дают Сов. правительству время для отступления. То, на что оно не пошло в Генуе на конференции, в которой принимали участие представители сорока народов, на конференции, которая состоялась под наблюдением 500 журналистов, то на то Сов. правительство согласится, вероятно, в тишине "Дворца Мира" в Гааге, в деловых разговорах с экспертами.
В речи своей, посвященной Генуэзской конференции, которую Ллойд-Джордж произнес 25-го мая перед Нижней Палатой Англии, он подвел итоги Генуэзской конференции и высказал причины, почему он верит, что Гаагская конференция кончится лучше, чем Генуэзская. Речь его заслуживает внимания, ибо она дает ключ к пониманию многого, что без нее непонятно.
Он сначала защищает идею мира с Сов. Россией. Он устанавливает, что Сов. правительство фактически подчинило себе Россию. Оно является "хозяином положения без конкуренции". С Россией можно иметь дело только через Советское правительство. Ссылаясь на политику Питта по отношению к французской революции, он устанавливает, что без всякого отношения к тому, как оценивать политику, которую ведет Советское правительство, надо считаться с фактом его силы и заключать с ним мир. Капиталистические державы имеют три возможных пути по отношению к Сов. России. Первый путь, это - вооруженная расправа. Этот путь, испробованный, кончился банкротством. Никто его не предлагал в Генуе, как бы вражески ни относились к России. Второй - это предоставить Россию самой себе. Никто этого не предлагал в Генуе, ибо - "Россия не смотрела бы спокойно на умирающих своих детей. Готов ли кто-нибудь обеспечить мир Европе, предоставляя Россию самой себе?". Остается только третий путь - путь сделок, необходимый тем более, что, если оставить Россию самой себе, то, при ухудшающемся положении Германии, об'единение России и Германии, доведенных до отчаяния, означало бы европейскую катастрофу. Германия не имеет достаточно капитала, чтобы возродить Россию экономически, но она может создать в России угрожающую военную силу. Но если нужна сделка с Сов. Россией, говорит Ллойд-Джордж, то стоит вопрос, на чем она должна быть основана. Великие революции, говорит Ллойд-Джордж меланхолически, имеют одним из своих последствий конфискацию частного имущества. "Я, увы, должен добавить, конфискацию без возмещения". Второй характеристической чертой революции является то, что революция не признает долгов старого правительства. Так делала и французская революция: она конфисковала землю помещиков без возмещения, но она не требовала от них кредитов. Русская же революция находится в том положении, что она без иностранных кредитов не может реставрировать своего хозяйства. "Вожди России понимают это великолепно. Как бы их ни оценивать, они люди исключительных способностей и в еликолепного знакомства с международным положением". И если представители Советской России доказывают очень остроумно, почему не надо платить долгов, то не подлежит сомнению, что, чем остроумнее они говорят, тем менее они могут убедить капиталистов, чтобы они одолжили им деньги, и поэтому между вождями Советской России и капиталистическим миром найдется в конце концов почва для того, чтобы столковаться. Сов. Россия признает старые долги, признает возмещение убытков, признает возвращение частного имущества иностранцам в той или другой форме, после чего ей будет дана отсрочка в платежах, долги будут в известной мере списаны, как это всегда делается при финансовом банкротстве государства. С этой политикой, заявляет Ллойд-Джордж, представители союзников были согласны. Встает вопрос, почему же в Генуе не было достигнуто соглашение. По той простой причине, что всякое правительство подлежит влиянию своего общественного мнения. Между чуть ли не достигнутым соглашением в вилле "Альберти" 30-го марта и отказом Советской России принять условия союзников, отказом, последовавшим 11-го мая в ответе на меморандум союзников от 2-го мая, между этими двумя числами произошел праздник 1-го мая. В России произошли громадные демонстрации требования не сдаваться, и это отразилось на точке зрения Советской делегации. "Было бы большой ошибкой считать, что автократические правительства не подлежат влиянию общественного мнения. В России существует общественное мнение хотя и не большинства населения. Единственное общественное мнение, которое имеет влияние - это мнение рабочих городов, которые представляют только несколько процентов населения. Но Советское правительство и власть Советов опирается на рабочих. Это - не демократия, это - олигархия". И этому общественному мнению рабочих олигархии подчинилось Советское правительство, хотя громадное большинство населения - крестьяне собственники - совсем не связаны с идеей коммунизма или национализации. Но золотой запас Советской России близок к исчерпанию, и Советское правительство будет принуждено итти на сделку. С верой в капитуляцию с Советской Россией, с верой в то, что она сдаст 90% иностранной собственности в концессию на таких условиях, что она будет равна возвращению имущества иностранцев, союзники собрали конференцию в Гааге.
Генуэзской конференции предшествовало создание Франко-Бельгийского нефтяного синдиката, задачей которого являлась защита нефтяных интересов Франции и Бельгии от сепаратной сделки Советского правительства с английским синдикатом, - сделки, о которой столько шумела пресса во время Генуэзской конференции, как о совершенном факте. Создание Франко-Бельгийского синдиката со своей стороны повлияло на английское правительство в том смысле, что оно с самого начала конференции пыталось сговориться с французским правительством на счет занимаемой по отношению к Советской России позиции. Это выражалось уже в самом факте назначения в качестве руководителя переговоров Ллойд-Гримма, начальника английского департамента заморской торговли, продемонстрировавшего свое непримиримое отношение к Советской России уже во время Гаагской конференции, посвященной голоду в России. Переговоры в Гааге привели ко второй формулировке позиции союзников, последовавшей после мартовской формулировки экспертов. Три основных резолюции, принятых союзными экспертами, и речь английского делегата Хильтона Юнга позволяют теперь представить эту позицию в ясных очертаниях. Это - резолюции негативного характера. Часто приходится из упреков, сделанных в этих резолюциях представителям Советской власти, делать заключение о том, чего позитивно добиваются представители капиталистических стран.
В резолюции о частной собственности главный упрек союзников состоит в том, что представленный тов. Литвиновым список иностранной частной собственности, которую Советское правительство готово сдать в аренду, охватывает только часть бывшей частной собственности иностранцев, что большинство этой собственности должно оставаться в руках Советской власти. В дальнейшем констатируют эксперты союзников, что даже эту часть, которую Советское правительство намерено сдать в концессию, оно не сдает безусловно, а требует, чтобы всякий бывший собственник, претендующий на получение в концессию своей собственности, вел сепаратные переговоры с Советским правительством и что только в зависимости от исхода этих переговоров он может добиться сделки. В вопросах о компенсации, заявляют эксперты, Советское правительство делает уступки в зависимости от получения кредитов. Таким образом, заявляют эксперты, капиталистические страны должны сами уплатить свою компенсацию пострадавшим от русской революции гражданам.
В резолюции о долгах эксперты устанавливают, что Советское правительство делает признание долгов зависимым от получения экономической помощи иностранных держав. Ввиду этой точки зрения, заявляют эксперты: "Случается, что государство-должник после временного банкротства пытается добиться нового соглашения с кредитором для восстановления доверия к нему. Но положение совершенно другое, когда обанкротившееся государство отказывается признать обязательства своих предшественников. Перед лицом такого прецедента надо спросить, какие гарантии будут иметь кредиторы нового капитала против новой революции и нового отказа уплаты долгов, сделанных данным правительством. Только опыт может научить Советское правительство, что так долго, пока оно не будет готово признать безусловно обязательств своих предшественников, оно не получит иностранного займа, который, по его собственному утверждению, необходим для экономического возрождения России".
Свой взгляд на вопрос о кредитах эксперты выразили в следующем заключении: "1. Советское правительство не может получить непосредственно от европейских правительств ни займа, ни кредитов. 2. Европа может помочь восстановлению русского хозяйства только средствами частного капитала. 3. Гарантии, которые иностранные правительства могут дать капиталу, не в состоянии устранить законов, регулирующих движение частного капитала, и не могут стать на их место. 4. В руках России возможность путем сделки по другим вопросам, являющимся предметом разбора других комиссий, создать снова атмосферу, которая позволит перенести в Россию экзотическое растение, называющееся капиталом, таким образом, чтобы он мог содействовать возрождению России".
Эти решения комментировал английский делегат Хильтон Юнг, который, между прочим, сказал следующее: "Российская делегация требует, чтобы другие правительства обеспечили за ней своими усилиями получение кредитов, необходимых для восстановления России. Они заявили, что не имеет смысла отсылать русское правительство к частному капиталу. Позвольте мне высказать мое убеждение, что было бы бесполезным иначе поступать. Дело не в том, что думаем об этом мы или наше правительство. Наши правительства не имеют собственного капитала для инвестиций в России. Это было сказано с самого начала переговоров. Но даже если бы они имели деньги, то эти деньги были бы деньгами налогоплательщиков, и было бы абсолютно недопустимым для правительства употребить эти деньги на инвестиции, на которые не употребили бы их сами налогоплательщики. Не правительство контролирует капитал, нужный России, - частные капиталисты и только они имеют этот капитал. И поэтому Советское правительство не должно обращаться к мнению правительства. Оно должно обращаться к мнению частных капиталистов и считаться только с их усилиями. Я должен сделать одно ограничение. Не подлежит сомнению, что правительства могут сделать кое-что, чтобы помочь России в поиске за кредитами, они не могут сами найти кредитов, но в известных некоторых случаях они могут помочь перебросить мост между должником и кредитором. Правительства могут помочь открыть двери, но надо понимать, что даже, если двери открыты, никто не может быть принужденным войти. Было бы бесполезным, чтобы правительство облегчало дачу кредитов России, если капиталисты данной страны не хотят его дать. А капиталисты не согласятся дать кредитов, пока не будет восстановлено доверие, что существует разумная основа для кредитов. Они теперь не имеют этого доверия. Для восстановления этого доверия одно представляется существенным условием: Россия должна вновь восстановить угольный камень, на который опираются кредиты всегда и везде, признание связывающей силы принятых обязательств. Я убежден, что, пока этого не сделано, пра вительства не имеют никакой возможности помочь, ибо частные капиталисты не слушались бы своего правительства, даже если бы оно пыталось убедить их дать кредиты России. Если бы Британское правительство, например, формально расширило действия разных своих законов, служащих для поддержки иностранной торговли и на торговлю с Россией, то, несмотря на то, как долго Советское правительство придерживается своих теперешних взглядов на обязательства по отношению к иностранцам в вопросе о долгах и частной собственности, так долго расширение английских законов на Россию имело бы только формальное значение. Оно бы не помогло России, ибо частные капиталисты держались бы безразлично и отказывались бы пользоваться сделанными им английским правительством облегчениями. Позвольте мне ясно сказать, что идея, что существует финансовая блокада России в смысле запрета дачи кредитов, сделанного правительствами, является полной иллюзией. Единственное правительство, которое проводит финансовую блокаду России - это Русское правительство".
Резолюции Гаагской конференции были приняты не только под влиянием уступок, сделанных английским правительством французскому, которое более заинтересовано в вопросе о долгах, чем английское, но и под непосредственным влиянием Америки. "Эндепенденс Бельш", орган бельгийских промышленников, от 7-го августа помещает статью о финансовом сотрудничестве Соединенных Штатов с Европой, в которой заявляет, что Американское правительство влияло на союзников в том смысле, чтобы не делать никаких уступок России, пока она не признает долгов и возмещений. "Англия и Франция, - пишет дальше эта газета, - будет считаться с этими пожеланиями, как они уже дали тому пример в Гааге, в связи с указаниями Америки на счет позиции, которую следует занять по отношению к большевикам".
В момент, когда решался вопрос о срыве конференции, бельгийский делегат Картье, высказываясь за отклонение компромисса, ссылался на совет американского посла. Точка зрения Америки определялась, кроме общих мотивов, на которые мы уже указывали, и следующими соображениями. Создание Франко-Бельгийского нефтяного синдиката повело к уступкам со стороны "Шелл и Дечь". Англия обязалась расширить действия договора в Сан-Ремо о допущении Франции к участию в эксплоатации нефти в Месопотамии и на Кавказе. Это соглашение повело, с одной стороны, к консолидации фронта союзников, но, с другой стороны, могло довести до общей сделки европейских союзников с Россией, - сделки, которая была бы еще более опасна для Америки, чем сделка, заключенная только Англией. "Штандарт Ойль" нажал на Францию и Бельгию. Ввиду зависимости Франции от Америки при будущем разрешении ее финансовых затруднений, ввиду того большого интереса, который имеет Бельгия в восстановлении частного имущества иностранцев или обязательной передачи бывшим собственникам в концессию их бывших имений, Америке удалось таким образом настолько обострить позицию союзников, что никакая сделка не была возможна.
Очень важно подвести итоги Генуи и Гааги с возможной полнотой и по возможности холодно, с устранением агитационного элемента, который в данном случае, когда дело идет об исторической оценке, только вредит пониманию положения. Для нас теперь более важно знать настоящее положение, чем по поводу этого положения негодовать.
Первое, что доказала Генуя, - это факт, что ни одно капиталистическое государство не мыслит себе и не может себе мыслить экономического возрождения Европы, как постройки новых хозяйственных отношений на новых, хотя бы капиталистических основах. Если мы говорим об экономическом возрождении Европы, то при этом думаем о международном плановом хозяйстве так же смело, как думают об этом руководящие буржуазные экономисты. Но Европа и мир это есть абстракция, существование которой чувствуется негативно, но не положительно. Мировое хозяйство представляет собой единый организм. Экономический распад значительных его частей влечет за собой экономический кризис и будущий распад других его частей. Но ни европейское, ни мировое хозяйство не имеют никакого руководящего центра, который подчинил бы интересам экономического возрождения Европы интересы частных капиталистов и их национальных группировок. Экономическое возрождение мирового хозяйства требует в первую очередь ликвидации государственных долгов. Внутренний долг побежденных государств, охваченных экономическим распадом, ликвидирован спонтанно простым фактом денежной инфляции. 200 миллиардов внутреннего долга в Германии представляют теперь работу денежного станка на несколько дней. В известной мере уменьшен и внутренний долг Франции и Италии. Остались внешние долги России, долг России союзникам, обязательства Германии по отношению к союзникам и межсоюзный долг. Без уничтожения этих тяжестей невозможно никакое экономическое возрождение Европы. Не только Германия не в состоянии при уплате репараций восстановить равновесие своего бюджета, но и Франция не в состоянии этого сделать без отказа Америки и Англии от их претензий по отношению к ней. Несмотря на тот факт, что это понимают все руководящие экономические круги, вопрос остается не решенным. Только на-днях указывала одна английская газета, что после Наполеоновской войны потребовалось 8 лет для урегулирования тогдашнего вопроса о межсоюзных долгах. Теперь миновало 4 года со дня заключения Версальского договора. Политика союзников по отношению к вопросу о долгах привела Германию на край банкр отства. Невозможность экономического решения Версаля признана всеми, и, несмотря на это, никто не может сказать, примут ли союзники необходимое для их собственного спасения решение перед банкротством германской буржуазии, которое означало бы громадный шаг мировой революции вперед, или нет? Это положение об'ясняется очень просто. Ликвидация иностранного долга означала бы необходимость для Америки, Англии и Франции не только взять на себя новые налоговые внутренние тяжести, но отказаться от средства политического давления на страны должников. Америка не намерена отказаться от этого оружия по отношению к Франции и Англии, ибо позиция Англии является очень важным моментом в решении Дальневосточных дел; позиция Франции - в вопросе о состязании между Англией и Америкой. Франция не отказывается от своих претензий по отношению к Германии, ибо эти претензии разрешают ей передвинуть свои границы до левого берега Рейна. Это положение предрешает негативно вопрос об экономическом возрождении Европы, как о результате созидательных действий капиталистического государства.
Что касается кредитов для восстановления мирового хозяйства в странах, наиболее потерпевших от экономической разрухи, то тут дело обстоит еще хуже. Ни одно капиталистическое государство не располагает самостоятельно средствами, которые оно могло бы предоставить для экономического строительства в других странах. Все правительства, потрясенные в своих основах, более зависят от королей капитала, чем могут на них влиять. Частный капитал Англии и Америки, понятно, имеет средства для того, чтобы начать работу экономического воссоздания России. Капиталом располагают в первую очередь американская промышленность и финансовая буржуазия, но, абстрагируя даже от вопроса о ее отношении к пролетарской русской революции, финансовый капитал Америки ведет политику воздержания по отношению к Европе. Громаднейший внутренний рынок Америки, необходимость укрепления отношений южной Америки, где американский капитал вытесняет английский, - все это является достаточно сдерживающим элементом от инвестиции капитала в России. Американский капитал попадет в Россию только тогда, когда ему это понадобится с точки зрения его конкуренции с английским и японским капиталом. Английский капитал со своей стороны не видит в России условий, гарантирующих ему безопасность и громадную прибыль. Те же его части, которые подлежат влиянию политических моментов, не хотят экономического усиления России, как силы, революционирующей Восток и Индию, даже независимо от воли Советского правительства. Условия английских союзных экспертов с марта представляют собой те условия, на которых можно было бы обеспечить значительнейший приток иностранного капитала в Россию. Но эта Россия не была бы больше Советской Россией, а была бы колонией иностранной буржуазии.
Если союзники представляют дело так, что принципиальное признание долгов и компенсация являются главным условием возрождения русского кредита, то это является не столько иллюзией, сколько обманом. Не подлежит сомнению, что капиталисты были бы очень рады такому признанию, ибо, сколько бы ни был беспринципным всякий капиталист, класс капиталистов имеет свои принципы, свои символы и, в борьбе своей против Советской России, он борется не только за прибыль, которую он мог бы получить в России, если бы она не была страной пролетарской диктатуры, но одновременно он борется с ней, как с олицетворением мировой революции, перед которой он дрожал в 1919 году, но которой он и теперь не перестал бояться. Признание безоговорочно старых долговых обязательств царского правительства и частной собственности означало бы принципиальную победу мирового капитала не только над русскими, но и над западно-европейскими, американскими рабочими. Поэтому ничего нет удивительного, что наиболее принципиально и наиболее остро ставит вопрос о долгах и реституциях самое беспринципное, казалось бы, правительство в мире, правительство американских трестов. Самая сильная капиталистическая страна, страна разнузданного буржуазного индивидуализма, страна без всяких традиций, даже социальной реформы, она как бы призвана быть чемпионом частной собственности. Но, как бы важна ни была цель принципиальной победы над русским пролетариатом, более важным для иностранного капитала является не признание принципа, а выполнение его: уплата процентов по долгам и возвращение частной собственности. Первое - уплата процентов и долгов - является вещью неисполнимой в продолжение ближайшего десятка лет, неисполнимой не только для советского, но и для всякого белого правительства России. И насколько капиталистические правительства это требование выставляют как реальное, они держат наготове, как мы на это уже указывали, другие требования, которые должны реализовать первое - требование ряда монополий, которые должны быть предоставлены иностранному капиталу по обеспечению процентов от долгов. Что касается второго требования - требования реституции иностранной частной собственности, или в случае невозможности полного возмещения предоставлением новых долгосрочных эквивалентных концессий, то требование это должно быть ультимативно отклонено Советским правительством. Список концессий, представленный в Гааге Литвиновым, может быть дополнен в одном и другом пункте, но не подлежит ни малейшему сомнению, что Советское правительство не может дать в концессию всего бывшего иностранного имущества, не говоря даже о его возвращении в частную собственность. Советское правительство существует для того, чтобы развивать русское хозяйство по направлению к социализму. Его работа происходит среди неслыханных затруднений отсталой крестьянской страны, но все-таки, при размерах натуральных богатств России, она имеет все шансы успеха, если Советское правительство сохранит в своих руках достаточную часть всех основных отраслей русской тяжелой промышленности. Имея в своих руках главную часть угольной металлургической и нефтяной промышленности, железные дороги и возможность регулирования внешней торговли, оно обладает могучими средствами направления экономического развития стра ны. Борьба иностранного правительства за то, чтобы вырвать из рук Советского правительства железные дороги и промышленность, есть борьба за возвращение Европы к положению перед 1914 годом. Международная буржуазия, которая в своих странах должна вести борьбу со своим рабочим классом, стремящимся к национализации тяжелой промышленности, хочет доказать на русском примере невозможность государственной промышленности. Советское правительство не может в этом вопросе сдавать своих позиций, не капитулируя перед мировым капиталом.
Мы уже указали в начале этой статьи на то, что одной из причин созыва Генуэзской конференции являлось убеждение союзных правительств, что новая экономическая политика является замаскированной капитуляцией Советского правительства, спуском на тормозах, о котором говорит с восторгом профессор Устрялов в "Смене Вех". Эта иллюзия создала легенду о заявлении Красина, якобы сделанном Ллойд-Джорджу, что Советское правительство готово сдать 95% бывшей собственности иностранцев. Когда оказалось, что это - легенда, исчезла почва для Генуэзской и Гаагской сделки. Непримиримость Франции или Америки была только элементом, который ускорил обнажение этого факта. Английское правительство готово было с гибкостью, присущей английской политике, сделать целый ряд уступок для прикрытия капитуляции Советского правительства. Но цели его были те же самые, что цели Франции и Америки, и когда сделалось ясным, что Советское правительство не намерено итти на капитуляцию, то Англия так же сама намерена была делать мало существенных уступок, как все прочие капиталистические державы. Основной факт Генуи и Гааги состоит в том, что если капиталистические державы не в состоянии принести значительных жертв для восстановления капиталистического мирового хозяйства, если они не в состоянии еще итти на компромисс между собой, то тем менее они согласны итти на компромисс со страной победившей пролетарской революции, на компромисс за счет капитализма.
Такой компромисс не является исключенным. На-лицо факт, что пять лет существует страна с пролетарской революцией и что международному капиталу оказалось не под силу ее победить. Он еще не уверен в том, что победа пролетарской революции в России является окончательным фактом, который нельзя будет вырвать из книги истории. Новая экономическая политика, которая сама по себе является сочетанием капитализма с социалистическим строительством, усилила уверенность международного капитала в свою собственную силу, в свое собственное будущее. Но если пролетариат в России власть и в будущем удержит, если новая экономическая политика вместо элемента разбазаривавшего силы русского пролетариата, как это ожидает международный капитал, сделается элементом, собирающим его силы, то при условии дальнейшего кризиса на Востоке и дальнейшего распада капиталистического хозяйства на Западе, обострения международных противоречий мирового капитала, он может быть принужден итти на модус вивенди с Советской Россией на основе взаимного компромисса, а не односторонней капитуляции.
Если Генуя и Гаага не кончились бы полным банкротством, если бы, скажем, Советское правительство согласилось на принципиальное признание старых долгов и на признание возмещений, при чем о значении размеров наших обязательств было бы предоставлено будущим переговорам, если бы, с другой стороны, союзники взамен за эти уступки признали Советское правительство - последняя формула Литвинова в Гааге, - то быть может это создало бы более благоприятную обстановку для частных сделок Советского правительства с разными капиталистическими группами. Оно затруднило бы беспрерывную дифформацию Советской России, но это не было бы решающим фактором для привлечения иностранного капитала в Россию. Достаточно указать на следующий момент. Признания долгов наиболее добиваются страны, которые перед войной были главным образом кредиторами России. Но бывшие кредиторы России это - не будущие кредиторы России. Ни Америка, ни Англия не являются главными кредиторами России в прошлом. Главным кредитором старой России была Франция, которая только в случае об'единения с германской тяжелой промышленностью в будущем сумеет снова стать страной кредиторов. Англия и Америка требуют признания долгов или по соображениям своей внешней политики - Англия пытается удержать Францию в фарваторе своей политики и поэтому должна ей делать уступки - или - как Америка - занимают в вопросе о долгах "принципиальную" позицию. Но если России пришлось на деле уплачивать проценты от долгов, то на этом ничего бы не выиграли, а, наоборот, потеряли бы те капиталистические элементы, которые не заинтересованы в старых долгах, а которые могут теперь работать в России: ибо яснее ясного, что уплата процентов французским рантье уменьшала бы долю материальных уступок, которые могло бы Советское правительство делать в случае инвестиции их капитала в России. Подобно обстоит вопрос с реституцией частного имущества или с компенсацией за его национализацию. Не все старые владельцы в состоянии заново начать свою работу в России. Многие из них продали бы на бирже свое право на реституцию или возмещение. Но капиталистические элементы, решающиеся работать теперь в России, потеряли бы возможность получения собственности, принадлежащей старым владельцам, они могли бы ее только скупать на бирже по более высоким ценам, чем то возмещение, которое они готовы уплачивать для перестраховки теперь бывшим владельцам при получении русских концессий для того, чтобы обеспечить себя от упрека, что покупают "краденое". Решающим при оценке перспективы и привлечения иностранного капитала для работы в России являются следующие моменты: 1) На эту работу пойдут наиболее смелые элементы, считающиеся только с размерами прибыли и степенью безопасности. 2) Поэтому самым важным является на ближайш ее будущее не тот или другой дипломатический компромисс с державами, а непосредственная сделка с разными группами международного капитала. 3) Условием, облегчающим эту сделку, является, кроме высоты прибыли, создание внутренним русским законодательством возможно больших гарантий личной имущественной безопасности для концессионеров.
Умелая концессионная политика, связанная с рядом внутренних мероприятий в области судебной, административной и финансовой, позволяет Советской России, несмотря на неудачу в Генуе и Гааге, - неудачу, которую Советская власть предвидела, добиться известного притока иностранного капитала. Но общественная мысль Советской России должна усвоить себе тот факт, что этот приток будет на ближайшее время сравнительно не велик, и что поэтому главные силы хозяйственного возрождения России придется черпать из собственных источников, которые дает русское земледелие, если не будет в ближайшие годы неурожая и войны.
Момент для крупных сделок с иностранными правительствами наступит только при новом революционном сдвиге на Востоке и Западе или при обострении отношений между империалистическими державами. Консолидация сил китайской революции, обострение классового кризиса в Японии сделает Россию, если мы сумеем сохранить боеспособную армию, решающим элементом на Дальнем Востоке: для Японии и для Америки. Усиление кризиса в магометанском мире ближнего и среднего Востока повысит значение Советской России по отношению к Англии и Франции. В том же самом направлении действовало бы усиление англо-французского конфликта. Победа пролетарской революции, хотя бы в одной промышленной стране, доказала бы капиталистическим державам необходимость искания сделок с пролетарской революцией. До этого сдвига работа Советской дипломатии, связанная ближайшим образом с хозяйственной работой страны, будет состоять в целой системе дополняющихся дипломатических передвижений, но не будет иметь крупного размаха. Только момент новых мировых сдвигов окрылит ее заново. Только в момент, когда ей придется использовать победу пролетарских и национальных революций, или победу Красной армии, она снова развернется в полном об'еме.